Семен Петрович погладил ладонью седеющие усы и сказал:
— Вы, молодые люди, интересуетесь, как я стал рыболовом?
— Слушайте! …
Мой сослуживец Михаил Кузьмич, солидный и уважаемый человек, принялся настойчиво уговаривать меня отправиться с ним на рыбалку. Но я не склонен был заниматься пустяками. Рыбу я люблю жареную и в ухе, а живую никогда не ловил.
Слыхал и нередко повторял в адрес рыболовов ехидные изречения, вроде таких: «Удим-удим, а ужинать чорт-те знает чем будем», или «Самая большая рыба та, которая сорвалась». Правда, такие поговорки вызывали у ярых рыболовов снисходительное и даже презрительное отношение — чего, мол, с младенцев спрашивать?..
И вот однажды я не устоял. Почему, сам не знаю. Вероятно, причиной были язвительные слова жены Маши:
— Другие мужья как мужья. Смотришь, рыбки или уточек приволокут, а мой, лежебока, уткнется в книгу…
Слова эти взорвали меня, и я дал согласие.
Накануне выезда я по уговору зашел на квартиру Михаила Кузьмича. Нашел я его, изгнанного супругой из комнат, в затканном паутиной сарае, где он, сидя на низенькой табуретке, священнодействовал над крючками, лесками, пробками.
— Так вот,— внушительно сказал он.— Машина — за нами. Прихватите заморить червячка — не рыболовного, а того самого…
— Слыхал я, Михаил Кузьмич,— несмело вспомнил я, — что в подобных случаях уха… «как будто янтарем подернулась она».
— Это еще неизвестно, чем она подернется. Рыболовное дело — тонкое… Снасти я беру на себя,— заключил Михаил Кузьмич.
Я сидел в кузове автомашины и вдыхал ароматный воздух полей и лесов. Что ни говорите, а приятно сменить канцелярское кресло на скамейку грузовика, трясущегося по ухабам.
Машина вернулась в город с уговором приехать за нами завтра к вечеру. Шофер Николай, веселый парень, бывший фронтовик, пообещал захватить бочки, чтобы засолить на месте пойманную нами рыбу…
Вечерело. Михаил Кузьмич собрался к недалекому озеру. Вода там была какого-то неповторимого цвета, отражавшего закат. Я залюбовался, но Михаил Кузьмич, прервав мои восторги, сурово приказал:
— Соберите валежнику, вскипятите в казане воду… Рыбу для ухи я принесу. Ясно?
— Ясно. А если рыбы на уху не будет?
Забрав снасти, Михаил Кузьмич ушел, ничего не ответив. Я лежал у пылавшего хвороста. Пламя плясало, сгущая сумерки. Удивительны голоса леса! Какая-то пичужка восхищенно повторяла: «Ми-ло! Ми-ло!». Другая ей сочувственно отвечала: «А ка-а-к же! А ка-ак же!» Звенела иволга. Кукушка отсчитывала чьи-то еще не прожитые года. А может быть и мои? Раз… два… три… четыре! И стоп! Я обиделся на скупую кукушку — неужели мне осталось жить только четыре года?
А потом она, а может быть другая, опять завела свое унылое причитание и так долго куковала, что я сбился со счета, и мне показалось даже утомительно жить так много лет. Потом кукушка заверещала, будто жалуясь на свою одинокую судьбу, пролетела надо мной и издалека прислала последнее затихавшее ку-ку: «Поживи-де, мол, еще год напоследок!»
Искры, взлетая, умирали, и, когда костер, шипя, погасал, на темном небе выступили звезды.
Запел соловей. Почему он поет ночью? И почему его песнь так волнует воображение, будит давние сны юности?..
…Выступив из тьмы, возник Михаил Кузьмич, огромный в свете костра.
Он передал мне уже очищенную рыбешку, всю уместившуюся на ладони. Есть уха! Я торжественно и бережно опустил рыбешку в казан. Но… не особенно веря в рыболовные способности моего компаньона, я еще раньше запустил в кипяток сосиски, корейку и прихваченный — «на всякий случай» кусок сливочного масла.
Интересно, что получится — уха или чепуха? Но… разрешите небольшое отступление. В конце концов, кто установил, что такое уха? Известно, что в ней должна обязательно присутствовать рыба — это бесспорно.
Бесспорно и то, что я своими руками положил в котел карася. Конечно, было бы лучше сварить уху из одной лишь рыбы. Ведь нет ничего вкуснее и слаще, а значит и полезнее, чем пахнущая рыбой, перцем, лавровым листом, приправленная горьковатым дымком, уха у костра… Но я отвлекся.
Голоса ночи затихли. Мы молчали. Можно долго-долго смотреть на пламя: оно притягивает, гипнотизирует, и только тот, кто проводил ночи у костра, понимает его очарование. На свет налетели разные букашки, кружась в безумном танце. Откуда-то сверху большой черный жук с басовым звуком, подобно пикирующему бомбардировщику, устремился к костру и моментально исчез в пене бурно кипевшей воды. Я оторопел и закричал:
— Михаил Кузьмич, пропала уха!
— А что? — приподнимаясь с охапки сена, спросил он.
— Жук… жук, в казане!
— Только-то. Наваристее будет. Привыкайте…
Я глядел на него и не понимал. Неужели это тот самый Михаил Кузьмич, который донимает жену и тещу из-за попавшей в суп мухи?
И только сейчас я обратил внимание, что этот, всегда в выутюженном костюме и в безупречно белоснежном воротничке, мой сослуживец одет, как разбойник с большой дороги. Оказалось, что я плохо знал Михаила Кузьмича.
С озера донесся тихий стеклянный звон колокольчика. Раздайся звонок по телефону от самого министра, не проворнее бы вскочил Михаил Кузьмич. Он сделал какое-то цирковое антраша, вскочив рывком без помощи рук, что при его грузноватой комплекции было поразительным трюком, и восторженно закричал:
— Ага, попался!
Как будто там попался в какую-то беду самый злейший его враг. Через несколько минут он вернулся, держа за жабры уже вычищенную порядочную рыбину, и с трудом втиснул ее в казан.
— Вот,— иронически улыбнувшись мне, сказал он.— Удим, удим и ужинать все-таки будем…
Мы вооружились щербатыми деревянными (обязательно деревянными) ложками и они помогли нам без больших усилий съесть приготовленный мной гибрид мясного супа и рыбной ухи. Костер догорал. Мой спутник, повозился у ближайшей копны сена и затих, а я все не уставал наслаждаться величавой красотой ночи, сияньем, луны, поднимавшейся над зубчатыми вершинами леса… Как вдруг!
С вечера я не обращал особого внимания на комаров и машинально шлепал по шее и щекам, отгоняя одиночек. Но сейчас, когда исчезла дымовая завеса, комары набросились на меня. Их были тучи. Казалось, сам воздух звенит и трепещет под их натиском. Я вертелся, как шашлык на шампуре, корчился, как червяк на крючке.
— Господи, боже мой! И чего меня черти понесли на эту несчастную рыбалку,— стонал я.
— Был бы сейчас дома, лежал бы на мягкой, чистой постельке, слушал бы репортаж Синявского со стадиона, разбирал бы партию в шахматы, почитывал бы «Дерсу Узала» (где, кстати, тоже есть комары, но они литературные и не кусаются).
Но надо было спасаться. Я услышал густой храп моего совратителя. Он спал. Значит… Я подошел к копне, из нее торчали только ноги в сапогах. И тут я понял, как я еще несмышлен. Зарывшись с головой в сено, вдыхая его островатый полынный аромат, я не без злорадства слушал, почесываясь, комариную возню у копны и особенно назойливый писк одного удальца, который в попытках пробраться к моему уху, где-то запутался.
Я засыпал, и чудилась мне колеблемая ласковым ветерком, расцвеченная закатом озерная волна, в ней отражалась и дрожала, переливаясь, полярная звезда, и, как позывные радио, перекликались мелодичные птичьи голоса леса. Этого не услышишь, и даже, во сне не увидишь в городе. Хорошо!
Проснувшись утром, я выбрался из сена, похожий, наверное, на огородное чучело. Подойдя к озеру, я нашел на берегу, кроме Михаила Кузьмича, несколько нивесть когда и откуда взявшихся рыболовов.
— Припозднились, Семен Петрович, проспали зореньку — добродушно сказал Михаил Кузьмич.
— Пополоскайтесь, и за дело.
Я осмотрелся, окутанное туманом озеро будто дымилось. В кустах уже щебетали птицы. За дальним холмом медленно, словно нехотя, всходило багровое солнце.
Все вокруг было так свежо и ярко, что у меня в душе невольно возникло сожаление о многих-многих пропущенных в городе чудесных утренних часах.
Наскоро раздевшись, не раздумывая, я бросился в воду.
Вздрогнув от прохлады, через секунду я плыл, испытывая бодрость, сбросив с плеч назло кукушке добрый десяток лет.
Я плыл, а сзади раздавались вопли.
Обернувшись, я увидел рыболовов, которые неистово жестикулировали и грозили мне кулаками.
Опасаясь расправы, я предусмотрительно сделал большой круг и вылез на берег подальше от этой сердитой компании.
Когда я подошел к ним, все уже поостыли.
Только один длинный, сухой старик с бородой клинышком, похожий на Дон-Кихота, пробурчал:
— Не нашел другого места, а еще, видать, культурный человек. И он в сердцах плюнул в воду. Остальные промолчали, а Михаил Кузьмич, подмигнув мне, сказал:
— Возьмите там лески со всем снаряжением и попробуйте ловить.
Направляясь к указанному месту, я от избытка молодости запел. И сейчас же все рыболовы, как по команде, обернулись в мою сторону, а хмурый старик прошипел:
— Михаил Кузьмич, уймите вы его, наконец, а то я за себя не ручаюсь. Ну как это можно брать с собой такого не… не… недотепу!
Я уверен, что он хотел сказать — негодяя.
Пристыженный, я молча присел у лесок с крючками, и здесь новое испытание ожидало меня. В первом мотке не находилось конца лески. Я вертел моток так и этак,— конца не было. Тогда я храбро взялся распутывать. Но чем больше я старался, тем больше она запутывалась. Я на цыпочках (не спугнуть бы карасей) подошел к Михаилу Кузьмичу и наклонился к его уху:
— Запуталась. Можно ножом?
Но он, не отрывая взгляда от поплавка, внушительно помахал указательным пальцем перед моим носом. Я взялся задругой моток. Тот же результат. Я свирепел, кряхтел, чертыхался.
— Да распутайся же ты!
Я уже почти распутал ее, а она на моих глазах опять замысловато свернулась. Что было делать? Я постарался успокоиться и, взглянув на третий, последний моток, решил применить иную тактику. Я осторожно, ласково взял его и стал полегоньку встряхивать. И, представьте, леска начала расползаться, как живая. Я продолжал эти манипуляции, пришептывая:
— Милая, дорогая, хорошая, прошу тебя, распутайся… И она легла передо мной, укрощенная.
Лишнее доказательство, молодые люди, что добрым и вежливым обращением вы всегда скорее добьетесь успеха, чем грубостью и нахальством…
Михаил Кузьмич отвел меня в сторону, помог насадить довольно противного, юркого червяка (с чем я никак не мог справиться) и, забросив для показа леску, сказал:
— Ну-с, Семен Петрович, теперь на одном конце червяк, а кто окажется на другом, зависит от вас.
И я уставился по примеру других на поплавок. Глупое занятие, говорят некоторые, говорил так и я когда-то… Так ли? Многие представляют себе это так: подплывет рыбина к червяку, проглотит крючок — и тащи её, дуреху, на берег.
Не так все это просто, молодые люди. Попробуйте-ка изловить удочкой шуструю форель! Намучитесь, пока научитесь. Впрочем, все это расписано во множестве книг для начинающих рыболовов. Мне кажется, легче стать, к примеру, отличным штурманом авиации, чем отменным рыболовом…
Итак, я смотрел равнодушно на поплавок, хотя на дне души шевелилась надежда поймать пудового сазана и утереть нос этому придирчивому старцу.
Солнце поднималось. Туман таял над зеркалом озера, и начал явственно вырисовываться дальний берег. Прилетела и села на поплавок синяя стрекоза. Она кокетливо расправила прозрачные кружевные крылышки, покачалась на легкой зыби, подумала о каких-то своих стрекозиных делах и улетела.
Небольшая лягушка при каждом покачивании поплавка все ближе и ближе подбиралась к нему по высохшим прошлогодним стеблям камыша и, видимо, не совсем уверенная в съедобности поплавка, выпучив на него глаза, замерла на широком листе кувшинки.
Краснокрылый кузнечик, ударившись с налету о мою щеку, упал на колено, пошевелил усиками и застрекотал, не подозревая что я могу его сцапать для насадки на крючок. Мне стало жалко доверчивого музыканта, и я щелчком согнал его.
Но тут, вдруг, дрогнул поплавок, и… дрогнуло мое сердце. Как первая песнь первого скворца предвещает весну, так первое колебание моего (повторяю, моего) поплавка пробудило во мне страсть рыболова.
Я взмахнул удилищем, но… на крючке сидел показавшийся мне не таким уж противным червяк и… больше ничего. Я опять забросил леску. Видимо, привлеченные моими судорожными движениями, подошли рыболовы и молча стали за моей спиной, как почетная стража.
Поплавок, маленький бакен, сверху белый, снизу зеленый (тоже тонкость), шевельнулся вправо, пошел от меня и начал приплясывать гопака. Я ждал, не зная, как действовать во избежание публичного конфуза (мое терпение, оказывается, потом было поставлено мне в заслугу). А поплавок шел кособоко в сторону, все убыстряя ход, и я услышал за собой хриплый мучительный вздох Михаила Кузьмича:
— Подсекай!
Я, охнув, рванул удилище, оно выгнулось, леска напряглась натянутой струной и пошла кругом, рассекая водную гладь… Ощутив в руке огромное сопротивление столь желанного сазана, я вскочил, ухватился обеими руками за удилище. Что тут поднялось!
Я думаю, в мировой истории не было еще такого бурного собрания, как в этот трагический момент. Я и сейчас слышу крики, стоны, чуть не рыдания.
— Тяни! Томи! Тащи!
Вредный старик егозил, танцуя позади меня:
— Не давай! Давай! Отпускай!
— Развлекай ее, развлекай! Подводи!
— Отпусти…
Короче говоря, сазан, показав плавники и хвост, сорвался и ушел.
В моем воображении и, что греха таить, в моих последующих рассказах эта рыба, «которая сорвалась», выросла до размеров акулы или, по меньшей мере, каспийской белуги.
Чай пили вместе. Все рыболовы оказались на редкость симпатичными людьми, а «Дон-Кихот» был особенно предупредителен. На обед приготовили настоящую уху. Веселый шофер Николай прибыл раньше назначенного времени, чтобы самому посидеть на берегу с удочкой.
Ехали обратно, распевая «…закаляйся, как сталь!» На подъезде к городу мои спутники пошептались. Хороший это обычай у охотников и рыболовов — делиться с товарищами и радостями своими, и печалями, и добычей.
Мне, как я ни сопротивлялся, навалили сумку рыбы и сказали:
— Рассчитаетесь потом натурой из своего улова. Но только обязательно. Слово?
— Честное слово! — поклялся я.
И позднее я рассчитался, но, конечно, не с ними, а с начинающими, каким я тогда был, рыболовами. Жена встретила меня восторженно и, гордясь мною, пригласила соседей на карасей, которые (не соседи, а караси), как известно, любят, чтобы их жарили в сметане. Только через два года я признался, что эти караси были пойманы не мною.
Может быть, вам интересно, почему именно меня так настойчиво совращали на рыбалку?.. Очень просто, я заведую транспортом нашего треста.
Между прочим, теперь моя Маша говорит:
— Другие мужья как мужья — в выходные жен приглашают в кино, в театр, или, на худой конец, дома книгу читают, а мой бродяга, ни свет, ни заря — на рыбалку!
Пневматическое оружие Киев продаётся по низким ценам в интернет магазине www.ibis.net.ua, тут вы сможете купить пневматическое оружие в короткие сроки.