Зори на Сейме

Зори на Сейме Четыре лета провел я на реке Сейм в хуторе Золотухино, что в 40 километрах от Курска. Крепко полюбилась мне эта река. И не то чтобы я, как рыболов-любитель который носит мужской трикотаж, был очень удовлетворен обилием рыбы в реке или отменным ее клевом. Совсем нет. Клев рыбы был посредственным. Красота природы здешних мест — вот что покорило меня и заставляет теперь из года в год с первыми теплыми днями вновь отправляться на Сейм.

Кажется, природа собрала всё, что было у нее самого прекрасного, и щедрой рукой бросила все это в небольшой уголок Курской земли. По берегу Сейма лежат пойменные заливные луга, от травы и цветов которых исходит такой аромат, что с непривычки кружится голова. За лугами тянутся холмы, во многих местах перерезанные белыми, меловыми оврагами. Немного в сторону от них идет возвышенность, сплошь поросшая смешанным лесом, где в начале лета можно набрать кузовок земляники, а осенью — корзину белых грибов. Часть лесного массива сбегает к самой реке.

Здесь в ее спокойных водах отражаются зеленые кроны могучих дубов, лип, кленов. Если переплыть на лодке на ту сторону реки и подняться на невысокий бугор, то сразу окажешься среди громадных, в два обхвата, плакучих ив, которые действительно плачут, роняя с листьев своих излишки влаги, обильно поднятой корнями. Клены, осины и совершенно не виданной высоты и мощи ольха своими сомкнувшимися кронами совершенно заслоняют солнце и создают внизу полумрак и прохладу.

Разросшийся кустарник так перепутался с ежевикой и высокими травами, что местами лес сделался непроходимым. Примерно в середине его, на расстоянии 1,5—2 километров от Сейма находится лесное озеро Рахоль. Ширина озера местами до 80 метров, длина до 1,5 километров. Рыбы здесь — как в котле с ухой. Щука, лещ, килограммовый карась, плотва и окунь в изобилии водятся в этом изумительном по красоте озере. Но на удочку ловятся только плотва и окунь, и то лишь осенью: слишком много здесь корма, слишком сыта рыба…

Но вот я снова на берегу Сейма. Тихо и плавно катит он свои волны навстречу красавице Десне. Глухо шепчут о чем-то прибрежные камыши, дергается, как поплавок при поклевке, лежащий на воде лист кувшинки. Это внизу, около дна, не торопясь облизывает стебель лентя й —линь… Вот зашевелились верхушки куги. Кто-то выбирается из куговой чащи на видный простор. Показалась темная головка с двумя желтыми пятнами по сторонам. Это собрался переплыть через реку уж.

Попробуйте попугать его чем-нибудь! Храбрец — ничего не боится: сейчас же остановится, примет воинственную позу и быстро-быстро заработает своим раздвоенным языком, словно предупреждая, что он вовсе не уж, а самая настоящая змея, с которой опасно шутки шутить.
Выбираю место, где меньше куги и кувшинок. Закидываю свои удочки и некоторое время внимательно наблюдаю за неподвижно лежащими на воде поплавками. Но долго так просидеть не удается.

Жизнь, ключом бьющая и на обоих берегах реки, и в воздухе, и на воде, заставляет отвести глаза от поплавков. Как челнок, снует с берега на берег маленькая птичка кулик-перевозчик, опускается на прибрежный песок красавец-петушок-удод и, часто помахивая своим гребешком, спешит куда-то по своим, наверное, очень важным, делам. Вот плавно, не торопясь, делая временами резкие движения в сторону, полетели речные чайки, а навстречу им пронеслась стайка уток. Свист, гомон и щебетание птиц раздаются со всех сторон.

Но вот раздались совсем особые трели. Конечно, это он, знаменитый курский соловей! Его сладостные рулады напоминают о том, что началась вечерняя заря и рыболову надо держать ухо востро…

Вот откликнулся второй, третий, четвертый. Целый ансамбль лучших певцов природы начал свой вечерний концерт.

Нет у рыболова лучшего друга в мире пернатых, чем соловей. Всегда вместе встречают они утренние и вечерние зори…

Но соловьи не напрасно предупреждали о начале клева. Заглядевшись по сторонам, заслушавшись, я не заметил, что одного из поплавков на поверхности воды уже нет. Спохватился тогда, когда задергался кончик удилища. Подсекать теперь нет необходимости, просто вытаскиваю глубоко заглотавшего крючок окуня.
В Сейме водится всякая рыба: сазан, лещ, сом, судак, щука, плотва, густера, голавль, красноперка, окунь, линь и налим.

Таков далеко не полный перечень рыбьего населения реки. Здешние щуки отличаются особенной свирепостью и жадностью. Мне приходилось быть очевидцем того, как они у самых ног рыболова, буквально на глазах, разрывали опущенные в воду садки с рыбой. Однажды при ловле с лодки, я поймал двух плотвиц и, надев их на кукан, опустил в воду.

Через некоторое время у борта лодки раздался всплеск. Догадываясь — в чем дело, быстро вытаскиваю кукан… вместе со щукой, схватившей плотву. Любопытно, что довольно долгое время я держал кукан в поднятой руке. Лишь через несколько секунд конвульсивно сжатые челюсти щуки разжались и она упала на дно лодки.

Но, как я уже сказал ранее, при ловле на удочку рыба не слишком баловала меня уловами. Случалось вытаскивать голавля или сомёнка до килограмма весом; попадались полукилограммовые плотва, густера и подлещики, иногда за зорю удавалось вылавливать до тридцати штук разной более мелкой рыбы, но все это, конечно, не уловы для реки, где в изобилии водятся пудовые сомы, крупные сазаны и щуки.

Зори на СеймеНедостаток крупной рыбы при ловле на удочку иногда восполняли ночные донки. Попадались в основном соменки и голавли, до трех килограммов весом. Особенно часто — соменки. Не проявляя большого интереса к этому виду ловли, я занимался ею лишь тогда, когда на обычную удочку рыба ловилась плохо. Так и довольствоваться бы мне небольшими уловами на удочку, да иногда отдельными крупными экземплярами рыбы на ночных донках, если бы не одно обстоятельство.

Весной 1958 года я остановился в хуторе Александровском, примерно в 2-х километрах от Золотухина. Здесь не лишне сказать, что весь отрезок Сейма от деревни Авдеево до Успенки является угодьем Курского общества «Рыболов-спортсмен» и им охраняется. Хутор Александровский считается сазаньим местом, и я решил переключиться на ловлю сазанов. Здешние рыболовы, если хотят добиться серьезного успеха, делают себе «сижу» или «приваду», как ее называют здесь. Для этого, начиная от берега, по направлению к середине реки вбивают колья на расстоянии 10-15 сантиметров друг от друга.

Этот частокол доводят до 2—3 метров длины, затем закругляют, делают в один метр по ширине, снова закругляют и ведут обратно к берегу. Колья оплетаются ветками ивы, орешника или черемухи. Создается, таким образом, нечто подобное большой корзине без дна. Корзина эта заполняется ветками, землей и камнями, до тех пор, пока они не выйдут на поверхность и не образуют маленький полуостровок, на 2—3 метра вдающийся в реку. «Сижа» готова. Теперь рыболов со всеми удобствами может удить рыбу, приваживая ее к этому месту. По существующему здесь неписан-ному закону, никто без разрешения владельца «сижи» не сядет на его место.

Построил себе такую же «сижу» и я, начал приваживать к ней рыбу. Делал я это так: пареные горох и пшеницу смешивал с пылью жмыха, добавлял к ним навозной земли вместе с мелкими навозными червяками, тщательно перемешивал и лепил из этой массы шары с кулак величиной, которые и разбрасывал около своей «сижи». Делал это аккуратно два раза в день утром и вечером, вне зависимости от того, ловил ли рыбу в этот день или нет. Я знал, что клев сазана должен начаться примерно во второй половине июля, но бросать приманку начал уже в июне месяце.

Лето выдалось исключительно капризное. Жаркие дни быстро сменились прохладными, приносившими с собой затяжные дожди. Река мутнела, вздувалась, заливая рыбацкие «сижи». Клев прекращался. Приходилось несколько дней ждать, пока спадет и посветлеет вода. А к тому времени вновь начинались дожди и опять все шло сначала.

Вот уже прошел и июль месяц, а сазан еще и не думал клевать. Попадались иногда голавли или подлещики, попадались окуни и плотва, а настоящей ловли все еще не было. На соседней «сиже» рыболов приспособился ловить плотву, подлещиков и густеру на пареную пшеницу, в проводку. В иные дни он вылавливал по нескольку килограммов рыбы. Я, конечно, завидовал ему, но, решив охотиться на сазанов, упрямо продолжал ловить на горох со дна.

Так в надеждах и разочарованиях прошла первая декада августа. Одиннадцатого числа, как всегда, в пять часов утра я уже сидел у реки и внимательно наблюдал за поплавками. Не рассчитывая что-либо поймать в только что пошедшей на убыль воде, я даже подсачка с собой не взял. Что будет, если именно сегодня возьмет, наконец, долгожданный сазан? Увидев, что на соседней «сиже» удит рыбу Вася — один из деревенских мальчиков,— я решил, что в случае чего попрошу его сбегать за подсачеком в деревню.

Дальше все пошло, как в сказке. Словно по щучьему велению, по моему хотению, один из поплавков окунулся, вынырнул и снова окунулся. Подсекаю, и с замиранием сердца чувствую на удочке непривычную тяжесть. Пока Василий бегал в деревню за подсачеком, я водил сазана. Он оказался не таким уж большим — всего полтора килограмма. Не прошло и десяти минут, как последовала вторая поклевка.

На этот раз на крючке ходил лещ. Подтягиваю спокойно лежащую на воде «сковороду», подсачиваю, вытаскиваю из воды, но вдруг, шпагат, которым на конце был связан подсачек, развязывается, и лещ, обрывая лесу, летит обратно в воду. Кстати сказать, это был первый и последний лещ, взявший у меня на удочку в этом сезоне.

На следующий день, вечером, мне изрядно пришлось повозиться с почти четырехкилограммовым сазаном, прежде чем он был взят в подсачек, на этот раз крепко завязанный капроновым шнуром. Начавшийся затем дождь на два дня прекратил ловлю. После дождя, несмотря на холодную погоду и сильный ветер, поднявший на реке довольно крупную волну, я уже сидел с удочками, хотя и был почти уверен, что в такую погоду ничего не поймаю. И действительно, весь вечер мои удочки простояли неподвижно.

Но вот, когда я уже подумывал о том, чтобы идти домой, один поплавок плавно опустился. Подсекаю и вытаскиваю… пустой крючок. Нацепив новую горошину, забрасываю опять. Проходит минут двадцать, следует вторая поклевке. Подсекаю и чувствую, что эту рыбу мне не оторвать от дна: крючок — как в колоду вонзился.

Всего две секунды сохранялось это положение. Затем последовал такой силы рывок, что сразу затрещало на стыках удилище и, как струна, запела леска. Сердце учащенно бьется, но сознание работает четко. Теперь нужно создать такое напряжение в лесе и в удилище, которое принято называть предельным, т. е. чтобы удочка трещала, но не ломалась, чтобы леска пела, но не рвалась. Если рыбак не сумеет этого сделать — прощай рыба!

Крепко прижимаю леску пальцами к удилищу, леска бежит и режет пальцы, но в пылу борьбы боли не чувствую. Рыба «жмет» прямо к противоположному берегу. С беспокойством поглядываю на вертящийся барабан катушки — там всего 30 метров лески 0,5 и запас ее катастрофически убывает.

Если я не заставлю рыбу потерять хотя бы часть своих сил, она, когда кончится леска, с ходу порвёт ее… Вот барабан повернулся последний раз и остановился. Судя по продолжающемуся напору рыбы, она еще достаточно сильна. Удилище опускается все ниже, вытягивается в одну линию с леской… Сейчас конец всему!

В отчаянии, с силой дергаю удилище на себя и вверх. Кажется, это спасло положение. Очевидно, почувствовав резкую боль от крючка, рыба остановилась, круто повернула назад и пошла к моему берегу. Подойдя почти вплотную, она вдруг снова с прежней силой пошла к противоположному берегу, на этот раз несколько наискось, вправо. Снова замирает сердце, снова одолевают сомнения — выдержит ли снасть напор такой силы.

Все же, когда рыба вторично выбрала всю леску, я почувствовал, что она уже устает. С большими усилиями поворачиваю ее назад, медленно, но верно тяну к берегу. Еще пару кругов, и из воды показывается темная спина с плавниками. Теперь сомнений нет — передо мной большой красавец сазан. Хотя он и сильно измучен, мне еще довольно долго не удается поднять его голову над водой, чтобы дать ему вдохнуть воздуха.

Зори на СеймеРядом со мною с подсачеком в руках стоит рыболов с соседней «сижи», прибежавший на помощь. Вот он ловко подхватил вконец измученного сазана в сетку и потащил его на берег подальше от воды. Откуда-то набежали мальчишки, подошли взрослые. У меня всё еще дрожали руки и ноги от пережитого волнения и усилий. Продолжать ловлю я был не в состоянии.

Возвращение домой превратилось в триумфальное шествие. Один из мальчишек нес на веревке через плечо сазана, хвост которого бил ему по ногам. Рядом шел я. Нас окружала целая толпа ребятишек и взрослых, с восхищением разглядывавших громадную рыбину. Дома мы ее взвесили. В сазане оказалось 8 кг 200 гр. В эту ночь я долго не мог уснуть, несколько раз вскакивал с постели, с электрическим фонариком выходил на терассу, где был подвешен сазан, и все говорил: «Нет, такую громадину невозможно поймать на удочку!..».
В дальнейшем, за вычетом непогожих дней, клев продолжался ежедневно.

Я поймал одного шести- йодного пятикилограммового сазанов и несколько штук по четыре килограмма весом, не говоря о менее крупных. Теперь я был уже опытным «карпятником», как здесь принято называть рыболовов, имеющих дело с сазанами. С попавшимися на крючок сазанятами до двух килограммов весом я обращался, как с рядовой плотвой, порой вытаскивая их даже без помощи подсачека. Окружающие меня ребята в таких случаях, очевидно учитывая мои прошлые «заслуги», говорили: «Ну, это мелочь!».

Удивительнее всего было то, что за все это время у меня не было ни одного схода рыбы. Только один раз, когда большой сазан сильно тянул леску, в вертящийся барабан катушки попала пола моего плаща, затормозившая барабан. Этого было достаточно: через секунду я вытаскивал из воды обрывок лески.
Через две недели клев на горох прекратился, зато сазан начал усиленно брать на вареный картофель. Еще через неделю прекратился клев и на эту насадку — теперь уже окончательно, до следующего сезона. Несколько дней продолжал я безрезультатно ловить на горох и картофель и, наверно, долго еще продолжал бы так делать, если бы не один интересный случай.

Как-то, решив идти домой, я начал сматывать удочки. Накручивая на катушку леску, я почувствовал вдруг резкий рывок и после непродолжительной борьбы вытащил взявшую на картофель щучку. Случай по этим местам не удивительный. Я сам был очевидцем поимки на картофель щук, судаков и голавлей. Объясняется это наверное тем, что при вытаскивании из воды белого кусочка картофеля хищник, приняв его за мелкую рыбешку, бросается на него и засекается на крючке. Как бы ни было, поимка щуки навела меня на мысль переключиться на хищников.

После соответствующей переделки ставлю одну удочку на живца. Результаты не замедлили сказаться: один за другим попались два судачка. Накануне отъезда в Москву я переделал «на живца» все три удочки. На реку пришел в 10 часов утра. Быстро поймал довольно крупных плотичек и использовал их как живцов.

В 11 часов кончик одного удилища нырнул в воду. Поставленный на тормоз барабан катушки затрещал. Некоторое время отпускаю леску, затем подсекаю. Следует сильная потяжка, от которой катушка сразу оказывается наполовину размотанной. Придя в себя, начинаю тормозить, прижимая леску к удилищу пальцами. В голове бьется мысль: «Если это щука, то сейчас перекусит леску». Хоть бы успеть посмотреть — кто там попался!

Как бы подчиняясь моему желанию, на середине реки в воздух великолепной свечкой выскакивает крупная рыбина. Эта щучья повадка мне знакома. До самой воды опускаю конец удилища. Удар щуки по натянутой леске не получился. Довольно быстро она выдохлась и послушно пошла к берегу. Багра у меня нет, подсачек маловат и не прочен для такой рыбы. Кое-как «впихиваю» щуку в подсачек, ложусь на «сижу» и обоими руками за ободок подсачека вытаскиваю щуку на берег. Теперь мне ясно, почему она не перекусила леску. Крючок вонзился в угол пасти, и леска не могла попасть на острые щучьи зубы.

Буквально через несколько минут одна из удочек изогнулась влево. Сильно затрещала катушка. Взяв в руки удилище, я сразу почувствовал, что на крючке еще более сильная рыба, чем только что пойманная. Попытки тормозить не удались: бегущая леска резала пальцы, несмотря на включенный тормоз, барабан катушки бешено вертелся, ручки его больно били по пальцам.

Правда, на катушке было 60 метров лески 0,6, и я мог надеяться, что когда вся она размотается, рыба все-таки значительно утомится. И все же, когда сошли последние кольца лески и барабан остановился, последовал такой толчок, что я едва не потерял равновесия. Катушка сдвинулась вперед и стала свободно ерзать на удилище. Работать ею было уже невозможно. К счастью леска оказалась настолько прочной, что выдержала такой удар.

Начинаю выбирать леску руками, стараясь возможно аккуратнее укладывать ее у своих ног. Еще несколько сильных потяжек, и рыба пошла к моему берегу. Метрах в двадцати от «сижи» она вошла в прибрежную траву и остановилась, с явным намерением отдохнуть и набраться сил. Нет, это отнюдь не входит в мои планы!

Быстро закрепляю катушку на удилище и, держа в постоянном напряжении леску, иду по берегу к месту, где запуталась в траве рыба. Рывком вытаскиваю ее из травы на чистое место. Она вновь уходит в траву, на несколько метров правее. Теперь видно, какое «бревно» я подцепил на крючок. Нельзя медлить ни минуты. Нужно вытаскивать щуку. Но как это сделать, когда подсачек лежит на «сиже» метрах в пятнадцати отсюда?

Не ослабляя натяжения лески, осторожно разматывая барабан, возвращаюсь на «сижу». Новое осложнение. Обе руки заняты удилищем и катушкой. Как нести подсачек? Зажимаю его между ног и, еле передвигаясь, иду по берегу. Снова с силой тяну. Слышно, как обрываются в воде стебли растений. Наконец у берега показывается щука, опутанная травой Подвожу подсачек с головы, захватываю им свою добычу и волоком тащу на берег. Вот теперь можно и отдохнуть!

Через некоторое время измученный, но счастливый я возвращался домой. Снова меня окружили ребятишки. Двое из них вели велосипед, нагруженный большим мешком, в котором лежали обе щуки. В первой из них оказалось восемь килограммов, во второй — десять килограммов 300 граммов живого веса. А еще через день я прощался с Сеймом.

Сейчас на дворе зима. За окнами снег и метель. За столом собрались родные и знакомые. Идет разговор на волнующую тему — об итогах рыболовного сезона 1958 года. Я рассказываю гостям историю моих удач на Сейме. В глазах некоторых скептиков я читаю плохо скрытое недоверие.

Выкладываю на стол свои вещественные доказательства: чешуйки от восьми килограммового сазана, каждая из которых по размеру в полтора раза больше пятикопеечной монеты, первый луч спинного плавника того же сазана с двумя рядами острых пилок; боковые зубы щуки, напоминающие по размерам собачьи клыки…
Скептики умолкают. Я удовлетворен.

Оставьте комментарий