Мы знали, что Азовское море богато рыбой и именно поэтому решили провести там свой отпуск — отдохнуть и вдосталь поудить, да и к томуже у нас была запланирована рыбалка на Мальдивах а конце лета. Небольшой городок Ейск, куда мы приехали, расположен на высоком южном берегу Таганрогского залива. Единственное место здесь, где можно удить рыбу без лодки,— это порт и его два мола. На молах почти всегда можно видеть рыболовов.
Одни сидят с бамбуковыми обрубками или просто с сосновыми палками, другие с «посудой» (всякая крючковая снасть, закидываемая без удилища, попросту говоря, закидушка, или донка, на Азовском море называется «посудой»).
Мы столько слышали об Азовском море, что ожидали увидеть у каждого рыболова полный садок или кукан рыбы. Но не тут-то было! У одного — десяток бычков и две-три таранки, причем не крупные; у другого, который забрасывал свою удочку поближе к травянистым зарослям,— пяток-другой мелких шаранов (сазанов), изредка ему попадается кутум, иногда чехонь и чаще тарань; у особенно везучих плавает на кукане «чоб» (небольшой судак) и совсем как редкость — рыбец или селява (шемая).
У стариков улов лучше. Они, как мы узнали, имеют свои сижи, постоянные места. Иногда они даже прикармливают рыбу, но делают это в великой тайне, чтобы наутро не застать на своей сиже другого, более молодого и проворного рыболова.
Мы очень скоро поняли, что в самом Ейске нам делать нечего. Ловить бычков и мелких ласкирей — занятие не такое интересное, чтобы ради него приезжать сюда из Москвы. Поэтому мы начали расспрашивать местных рыболовов, где можно отвести душу по-настоящему. Видно, у каждого рыболова было свое заветное место. Один говорил:
— В Должанку поезжайте. Обязательно в Должанку! Там уйма всякой рыбы и условия для ловли хорошие. На самом конце Дол-жанской косы есть перебоины, узкие проливы, и этими проливами всякая рыба идет, только успевай забрасывать. Но наживку заготовляйте в Ейске: с червями и рачками там трудно.
— Чепуха все это, Должанка! — говорил другой.— До этих самых перебоин от станицы, где жить можно, семь километров! Вы лучше в Камышеватку поезжайте: станица почти рядом с заливом. Там и рыбца можно взять, и тарань, и шемаю, а бывает, что и кефаль подойдет.
— Перестаньте вы людям голову морочить,— вступал третий.— Был я в Камышеватке. Где они лодку возьмут? А без байды там делать нечего: с берега ничего не поймаешь… Ловите здесь. Достаньте лодку, да поезжайте вон, на сваи, там и кутум, и рыбец, и чехонь!
После этих разговоров мы убедились, что хотя Азовское море и одно из богатейших в мире по обилию рыбы, но и здесь, как на самой рыбной реке или озере, надо знать места, характер местной рыбы, а главное — надо иметь такую снасть, на которую в данных условиях лучше всего ловить.
Из расспросов выяснилось, что не во всех местах можно, например, ловить тарань или рыбца, что там, где хорошо берет бычок,— не надейтесь поймать судака, хотя для него в Азовском море бычок является основным питанием. Потом мы узнали интересную вещь: в связи с уменьшением судаков увеличилось количество бычков, и на мелях возле Должанки за несколько суток осенней путины рыбаки взяли семнадцать тысяч центнеров бычка.
В устье Кубани, в районе Темрюка, и в прилегающих к этому району лиманах, Ахтанизовском например, ловят сомов и сазанов на переметы. Наживкой является обыкновенная медицинская пиявка, разрезанная вдоль и насаженная на крючок так, чтобы внутренняя, красная сторона привлекала внимание рыбы.
За Темрю-ком — на Пересыпи, за станицей Голубицкой — по осени немногочисленные рыболовы-любители ловят в нешироком, но довольно глубоком проливе Ахтанизовского лимана сомов и сазанов на обыкновенные донные удочки, используя самую разнообразную наживку: червя, кусочки рыбы, полусырую картошку, хлеб. Но чтобы попасть из Ейска в Темрюк, надо ехать через Краснодар с пересадками. Такое путешествие заняло бы двое, а то и трое суток. Расходовать же драгоценное время отпуска на переезды мы не хотели.
Рассказывали нам сказочные вещи о Протоке (северном рукаве Кубани), впадающей в море у рыбацкого поселка Ачуева. Поселок этот затерялся в плавнях, имеет совсем еще необъезженные подъездные пути, и попасть туда еще труднее, чем в Темрюк. В конце концов, мы выбрали рыбацкий поселок Переправу, добрались до него сравнительно легко на попутных машинах.
На любителей пышной природы Переправа может произвести удручающее впечатление. Растений в поселке мало, и озеленению его не благоприятствует почва — ракушка на несколько метров вглубь. В поселке, кроме главной улицы, вытянувшейся вдоль пролива, есть несколько боковых улочек. Аккуратные белые хатки и домики, в основном саманные, крыты камышом.
С большим трудом удалось достать байду. Она показалась нам громадной по сравнению с теми лодочками, к которым мы привыкли в Подмосковье: в ней могло усесться человек двадцать пять, и мы думали, что без мотора байда с места не сдвинется. Но эти опасения были напрасными: байда-«темрючка», как оказалось, довольно легко слушается весел.
В первый же вечер нам представился случай убедиться, что мы выбрали неплохое место. Здешние рыболовы прямо с берега на примитивные закидушки, некоторые даже на самодельные крючки успешно ловили судаков. Тут же у берега небольшими драчками, сделанными из старых тюлечных сетей, у которых ячея равняется ше-сти-семи миллиметрам, таскали мелких бычков для наживки. Вместе с бычками попадались рачки (креветки). На рачков берет тарань, рыбец, изредка шемая и судак. Мы тут же одолжили драчку и наловили бычков.
Потом мы быстро смастерили себе закидушки, и когда появились с нашими снастями на берегу, все рыбаки сбежались к нам. Дело в том, что редко кто из них имел поводки из жилки. В основном их снасти были из обыкновенной хлопчатобумажной, слегка продубленной нити в полтора-два миллиметра толщиной. Эта нить имеет достаточную прочность, но вся беда в том, что при забросах очень путаегся, и поводки так наматываются на основную леску, что рыбе просто трудно взять наживку.
Для того, чтобы избежать этого, некоторые рыболовы обвивают поводки тонкой медной проволочкой. Казалось бы, что можно поймать на такую грубую снасть? Нас, москвичей, выискивающих тончайшие лески и крючки-невидимки, вид этих снастей приводил в смущение. И все же на такие снасти местные рыболовы-любители за вечер ловили порой два-три десятка судаков, тарани. Правда, судак шел небольшой,—«чоб», как его здесь называют, граммов на триста-четыреста, но для нас, москвичей, и такой улов казался необыкновенным.
Вместо легких свинцовых грузил, к которым привыкли мы, местные любители, применяли разные тяжелые предметы: гайки, болты, просто куски железа. Мы, однако, решили пользоваться привезенными с собой грузилами от спиннинга по двадцать пять-тридцать граммов. Но при первых же забросах пришлось убедиться, что с такими грузилами вряд ли что-либо поймаешь: в проливе постоянно меняется течение — или из лимана в море или из моря в лиман.
Наши снасти немедленно снесло, и они перепутались с соседними. На первый раз нам простили, но все же посоветовали грузила увеличить. Мы навязали на концы своих закидушек почти весь запас наших грузил. И вот тут сказалось преимущество «тонкой» снасти. Мы начали таскать судаков рдного за другим. И снова к нам сбежа: лись все любители.
— Хорошо вам, москвичам,— говорили они.— У вас жилки, крючки фабричные, а попробуйте достать их здесь! Даже в Ейске это редкость…
Забегая вперед, скажем, что в Москву мы вернулись без единого крючка и без единого метра жилки: все отдали здешним рыболовам.
Местные любители ловят не только с берега, но и с байд в основном у противоположного берега пролива. И у каждого есть свои излюбленные места: одни предпочитают Замануху, другие ездят в Бабинник, третьи, переправившись на Ахтарскую косу, сидят на Рожке.
Обзаведясь драчкой, сачком и садками и спустив свою байду на воду, мы отправились, по совету одного страстного рыболова, на Рожок. Там, как он уверял, хорошо берет тарань, рыбец и шемая. Однако в первый же выезд нас постигла неудача, и опять-таки потому, что мы хотели ловить по-своему, на удочки, на кашу московскую тонкую снасть.
При первой же поклевке тарань оборвала у одного из нас леску, у второго рыбец сломал верхнее колено удилища. Пришлось быстро перестроиться и снова пустить в ход закидушки. Там мы ловили, и небезуспешно, первые два-три дня, закидывая снасть поперек течения, как это делали местные рыбаки.
Но вскоре мы пришли к убеждению, что такой способ ловли имеет и свои недостатки. Снасть, заброшенную поперек течения, очень скоро заносило камкой, той самой морской травой, которой набивают подушки кресел и диванов и которой в Бейсугском \’лимане растет великое множество. Тогда мы решили забрасывать «посуду» не поперек, а по течению, чтобы камки цеплялось меньше.
Сначала местные рыболовы посмотрели на нас, как на чудаков, но мы очень скоро убедительно доказали им преимущества нашего способа: там, где они ловили десяток тарани, мы за то же время брали три десятка.
Еще через неделю местные любители снова нам позавидовали. Для ловли тарани мы применили одноручные спиннинги. Оснастка, была очень простой: на конце лески — тридцати-сорокаграммовый груз, выше него на коротких поводках (1,5—2 см)—три крючка № 6—9. Вот и все. Преимущество было в том, что леска не путалась при забросе, а это особенно важно в вечернее и ночное время. Попробуй, распутай ее в темноте! Кроме того, делать засечку удилищем гораздо лучше, чем рукой, и вываживать рыбу с помощью катушки легче.
Через неделю мы безошибочно научились определять, какая рыба клюет. Рыбец хватает наживку, тянет ее, шемая хватает на лету и «на потяжку», как принято говорить у москвичей, тарань клюет приблизительно, как плотва.
Для ловли судака мы использовали спиннинговые удилища. Оснастку сделали такую же, как и на тарань, только вместо крючков подвесили тройники и увеличили грузило до двухсот граммов. Наживляли бычками. Один спиннинг забрасывали с кормы, другой с носа. Были случаи, когда только забросишь, а катушка уже трещит. Крупные судаки — на два-три килограмма — попадались редро, зато до килограмма — очень часто.
Вскоре мы настолько освоились с водоемом, что когда в поселке появилась еще одна пара неразлучных рыболовов-москвичей — Миша и Нина, которые в шутку были названы нами Мишанина, мы безошибочно указывали им уловистые места, давали нужные советы. Кружки, которые они прихватили с собой, им пришлось сложить и отправить посылкой в Москву: с этой снастью здесь делать было нечего.
Однако Мишанина уже через несколько дней начали «обставлять» своих советчиков. Им посчастливилось достать у одного местного любителя-охотника легкую байду, всего на два человека, и на этой посудине они смело отправлялись за два-три километра на так называемый Бабинник. Мы же на своей большой байде из-за течения не всегда могли добраться до этого небольшого песчаного островка, чуть-чуть выдающегося над поверхностью моря и расположенного между двумя руслами пролива, или, как называют их местные рыбаки, гирлами.
Так вот именно там, у Бабинника, Мишанина нашли «золотое дно». Каждый вечер они удивляли нас своими уловами и больше всего шемаей, по-местному селявой. Порой они привозили по десятку шемаек граммов по триста-четыреста каждая.
Тарань — прекрасная рыба, рыбец еще лучше, но шемаю, особенно азовскую, сравнивать ни с чем нельзя. Недаром свое имя шемая получила от персидского «шах-маи», что означает «царская рыба». Удивительные перемены произошли с Мишаниной. В первый день приезда, увидев Переправу с ее голыми берегами, не найдя цветных переливов в самом море (в тот день оно было особенно каким-то серым, скучным), они заявили, что едва ли пробудут здесь до вечера, а не то что до конца отпуска.
Но уже через несколько дней Мишанина по часам подсчитывали время, которое им осталось провести на этих «скучных» берегах, боялись, чтобы не пропала ни одна минута отдыха. Им хотелось ловить сразу и на Рожке, и на Бабиннике, и в проливе, и в лимане. Иногда за день они несколько раз стремительно проносились мимо нашей рыбацкой посудины на своей легкой байде.
— Куда, Мишанина? — кричали мы.— Неужели на Бабиннике все выловили?!
— Там одна шемая, а нам она уже приелась,— отшучивались они.— Поедем на Рожок, половим рыбца.
Рожок — это конец Ахтарской косы. Он с одной стороны омывается морем, с другой — проливом. Почему-то это место облюбовали судак, шемая и особенно рыбец. Объясняется это, видимо, тем, что течение выносит сюда из лимана или несет из моря огромное количество креветок — любимого лакомства рыбца. Но Рожок привлекал не только рыбцом. Здесь был изумительный золотой пляж и хорошая глубина у самого берега. Ныряй, плавай, загорай на песке, сколько хочешь!
Особенно хорошо на Рожке вечером, когда солнце садится прямо в море. Скучное море вдруг оживает и начинает светиться чудесными красками, в воде отражаются плывущие по небу облака. Линия горизонта исчезает, и небо сливается с морем. Появляются первые крупные звезды, зажигаются огни в поселке, в рыбацких станах, раскинувшихся по косе.
Вспыхивают далеко в море крохотные огоньки — это сейнера возвращаются с промысла. На краю поселка зажигается маяк. Стая уток и гусей летите моря кормиться на поля. Тихо кругом. С легким шепотом накатываются на берег невидимые волны. Пора бы, кажется, домой, а уходить не хочется… Да и стоит ли уходить? Не лучше ли наладить удочки на рыбца? Ночью он особенно хорошо берет!
…С каждым днем наши уловы становились все богаче, и, наконец, перед нами встал вопрос: что делать с пойманной рыбой? День, два, ну неделю можно есть уху, печеную, соленую, жареную, вареную рыбу, потом она начинает приедаться.
Заготовлять ее впрок было трудно: еще стояли жаркие дни, в такую погоду солить рыбу «на колоду», то есть целиком, нельзя. Тогда мы решили пластовать ее, иначе говоря, разрезать вдоль спины, разворачивать, выбрасывать внутренности и в таком виде засаливать. После трех-четырех дней засолки (для рыбца и шемаи — после пяти-шести дней) рыбу отмачивали два-три часа и развешивали для вялки.
К концу месяца погода слегка испортилась, похолодало, и мы получили возможность засолить немного рыбы целиком. Узнали мы и еще один способ посола. Заключается он в том, что рыбу очищают от чешуи и солят, предварительно сделав вдоль спины надрезы с одной и другой сторон. Засоленная таким образом рыба сохраняется долго.
Восхищало нас то, что клев не прекращался даже в скверную погоду: столько в проливе стояло рыбы. Правда, за день-два до шторма или северного ветра клев ослабевал, но все равно без улова мы не возвращались. И вдруг, за несколько дней до нашего отъезда, рыба исчезла. Мы просидели на проверенном месте целое утро, и никто ни разу не свистнул (у нас было заведено правило — свистеть при первой поклевке, чтобы дать знать остальным, что рыба есть).
Начали мы менять места. Кинулись на Рожок — нет рыбы. Выехали в море — ни одной поклевки. Воспользовались течением и проплыли до самого Бабинника. Нет ничего! Подплыли к Мишанине — и у них садки пусты. Что такое? Куда девалась рыба? Переправились на другое гирло, подальше в лиман. Здесь нам удалось поймать несколько стограммовых таранок. Так и вернулись мы в тот день с этим жалким уловом.
А вечером узнали от опытных рыбаков, что при резком похолодании тарань начинает собираться в косяки и отыскивать места для зимней стоянки. Один из таких косяков прошел из моря в лиман, и к нему присоединилась вся тарань в проливе, а заодно рыбец и шемая. Это подтвердилось на другой же день: лиманная бригада рыбколхоза обнаружила большой косяк у восточного берега и сдала на рыбзавод больше ста центнеров отборной тарани.
Клева не было и на другой день. Тогда мы переключились на судаков — безуспешно. Решили ловить бычков. Ловля неинтересная, хотя рыба эта весьма вкусная.
В последние дни нашего пребывания в Переправе погода улучшилась. Тарань, видно поняв, что она ошиблась в своем прогнозе погоды, снова разбилась на мелкие косячки, и опять мы возвращались на берег с хорошим уловом. Даже жалко было уезжать, но наш отпуск кончился. Впереди была трудная дорога, трудная еще и потому, что багаж наш изрядно пополнился: нам очень хотелось угостить московских друзей такой редкой рыбой, как вяленая тарань, рыбец и шемая.