В станицу Черноерковскую, что в Краснодарском крае, я ехал с лекцией по путевке общества по распространению политических и научных знаний. Будучи страстным любителем ужения рыбы, я не утерпел, чтобы не поинтересоваться, есть ли где половить рыбу.
— Наш колхоз рыболовецкий,— ответил мне шофер.— Ловим в лиманах Азовского моря. Но до них от станицы не менее 12 километров.
Конечно, я и не думал в командировке заниматься рыбалкой, но рыболов есть рыболов. А шофер продолжал:
— Есть у нас небольшой ерик. Черным называется. Отсюда и название нашей станицы — Черноерковская. Но в ерике ловится только мелочь. Ребятишки иногда ловят на ерике, а взрослые не занимаются.
В станицу мы приехали в полдень. До лекции оставалось не менее пяти часов. Делать было нечего. Я сел на скамейку у правления колхоза. Вскоре ко мне подсел старик — сторож, познакомились. Иван Васильевич, так звали его, был когда-то рыбаком.
— Все Азовское море,— говорил он,— исхожено мною вдоль и поперек. Да, половил я рыбки на своем веку.
В голосе старика так заметно проступала нота сожаления об утраченной молодости, что я не хотел тревожить его вопросом, который занимал меня. Но Иван Васильевич, немного помолчав, снова заговорил:
— А какие там осетры, какие судаки! Да и сазан крупный.
Воспользовавшись этими восклицаниями старика, я спросил:
— А в ерике? Неужели тут никакой рыбы нет?
— Есть рыба и в ерике, но разве ж это рыба! Одним словом, мелочь.
Для меня стало ясно, что рыба в ерике есть, хотя рыбаки-промысловики и не считают ее за рыбу. Но мне-то крупная и не нужна. Мне главное — половить. И я попросил Ивана Васильевича достать мне хоть какую-нибудь снасть.
— Это можно,— охотно согласился старик.— Что ж, попробуйте. А удочку я сейчас принесу.
Ждать долго не пришлось. В одной руке он нес большое цинковое ведро, в другой держал какую-то кривую палку, которая при ближайшем рассмотрении оказалась удилищем. К палке была привязана толстая суровая нитка, на конце которой был большой крючок.
— Вот вам и снасти, ловите на здоровье,— отдавая мне удочку и ведро, сказал старик.
Я сразу же почувствовал подвох. Кривая палка, суровая нитка, большой крючок. А поплавок! Это был довольно крупный кусок пенопласта, грубо оструганный и какой-то кривобокий. И вдобавок огромное цинковое ведро, в котором копошилось с десяток жирных навозных червей.
— У нас тут все детишки ловят на такую же снасть,— как бы угадывая мои сомнения, сказал Иван Васильевич.
И мне ничего не оставалось делать, как только поблагодарить его. Но должен признаться, в ту минуту мне скорее хотелось сказать старику пару неприятных слов.
Я устроился на мостках, к которым причаливают лодки, чтобы выгрузить богатый улов, добытый в лиманах Азовского моря. Нельзя сказать, чтобы я особенно спешил размотать свою убогую снасть. «Ну что на такую возьмешь, даже если здесь и есть какая-нибудь рыба! А ведро! Видно, старик решил посмеяться надо мною»,— думал я.
Насадив червя на крючок, я сделал первый заброс. Но что это? Поплавок сразу же ушел под воду. Я дернул и вытащил довольно крупную красноперку. Поправил червяка и снова закинул. И опять поплавок сразу же ушел под воду. На этот раз на крючке извивался, блестя на солнце, порядочный окунь.
Вскоре мое цинковое ведро было до краев заполнено окунями, таранью, красноперками и подлещиками. А рыба все клевала. Трудно поверить, но мой неуклюжий поплавок не оставался на поверхности воды ни одной секунды, хотя, кроме крючка с насаженным на него червяком, никакого грузила на удочке не было. Это был какой-то неистовый клев, какого я не наблюдал никогда прежде.
Рыба мне не была нужна. Мне предстояло побывать еще в нескольких колхозах, а за это время рыба все равно испортилась бы. Но азарт есть азарт — об этом знает каждый рыболов.
Это был неслыханный клев! Вернее, невиданный доселе мною. Оказалось, что в Черном ерике — можно без преувеличения сказать — водится тьма-тьмущая всякой рыбы. Объясняется это близостью лиманов Азовского моря, из которых сюда, в более теплую воду, заходит окунь, тарань, подлещик и особенно красноперка.
И мне стало ясно, почему Иван Васильевич снабдил меня таким огромным цинковым ведром и такой примитивной снастью. А что было бы, если бы я захватил с собою мою бамбуковую удочку, с тонкой жилкой и маленьким крючком! Хотя, правду сказать, при таком клеве рыбу можно было ловить и на менее изящную снасть, чем та, которой снабдил меня Иван Васильевич.
Конечно, это была мелочь в сравнении с пудовыми осетрами и полупудовыми судаками, которых вылавливают колхозники Черноерковской станицы в лиманах Азовского моря. Но это был такой удачливый день, какого до этого не было никогда.
Была уже пора сматывать удочку. Я отобрал десятка четыре наиболее крупных окуней и таранки, а остальную рыбу выпустил в ерик.
— Отвели душу? — заглядывая в ведро и улыбаясь, спросил Иван Васильевич.
— И еще как! — согласился я.— Никогда раньше мне не приходилось так удачно порыбачить.
И пока я читал лекцию, жена Ивана Васильевича нажарила нам полный противень вкусной рыбы.
— Приезжайте к нам почаще,— говорил Иван Васильевич.
— Вы опять рыбы наловите, а мы послушаем лекцию о международном положении. Как говорится, и приятно и полезно.
Мы распрощались. В станице Черноерковской мне больше не пришлось побывать. Но до сих пор я помню ту рыбалку, и до сих пор горячо желание еще раз половить рыбу на Черном ерике. Такое не забывается.