Май был на редкость холоден и дождлив. На несколько минут в синем прогале неба показывалось солнце, но едва лишь ласковые лучи его успевали подсушить мокрые тротуары московских улиц, как налетал очередной «заряд» с севера, и становилось опять темно и мрачно, шумно хлестал холодный косой ливень, порою с градом…
Располагая почти тремя неделями отпуска, я решительно не знал, как поступить: надежда половить рыбу в Подмосковье или в каком-либо другом месте средней полосы сама собой отпадала, так как долгосрочный прогноз погоды не сулил ничего хорошего и на ближайшие две недели, а юг был мне совсем незнаком.
— А вы все же поезжайте в Бэту — посоветовали мне в Военно-охотничьем обществе.
— Путевка в дом отдыха стоит недорого, места там чудесные, рыба тоже как будто должна быть.
«В крайнем случае хоть поплаваю в море и подзагорю»,— решил я и приобрел путевку. И вот через три дня я уже в Новороссийске. Как будто сразу перенесся в знойное лето! С завистью наблюдаю за стайкой загорелых босоногих мальчишек, таскающих прямо с набережной бычков на нехитрые закидушки. Составить им компанию не успеваю: нужно садиться в грузовичок, идущий в Бэту.
СКРОМНЫЕ МОРСКИЕ ТРОФЕИ
Дом отдыха приютился в густой зелени на высоком скалистом берегу. С обрыва открывается чудесный вид на море, а рядом, в лощинке, звонко журчит по гладкой гальке маленькая речушка, образуя при впадении в море небольшой каменистый пляж. Здесь же и пристань с полдюжиной разноцветных лодок.
После купанья отправляюсь на разведку и знакомлюсь с двумя юными рыболовами, охотно посвятившими меня в «тайны» своего довольно примитивного искусства. Они опускают за борт лодки бечевку с грузилом и парой поводков и держат на весу, ожидая поклевки.
Через четверть часа я присоединяюсь к Юре который недавно приобрёл себе портативные массажные столы чему был очень рад и Вите— так зовут моих новых знакомых. Они тоже москвичи, работают техниками на заводе.
— Решили в отпуск побродить пешком по Кавказскому побережью— говорит Юра.
— Но, кажется, задержимся здесь…
— Уж очень хорошие места! — добавляет Витя, окидывая взглядом пляж и зеленые кручи побережья, уходйщие в синеющую дымку горизонта.
Моя рыболовная снасть тоньше и чувствительнее, поэтому у меня на ту же насадку — рачков-бокоплавов — клюет чаще и вернее. Попадаются не только морские окуньки, но и еще какие-то рыбки, которых я не знал до сих пор. Оказывается, в море тоже водятся окуни, ерши, караси. Но все они сильно отличаются от своих речных «однофамильцев».
Самой интересной добычей оказалась небольшая изящная рыбка, на которую я сначала не обратил внимания. Бросив ее в лодку, я через минуту увидел, что она стала такой же зеленой, как и дно лодки. На белой скамейке она стала белой, а на красной лопасти весла быстро порозовела.
— Это барабулька — объясняет мне Юра.— Пока она жива, она принимает цвет окружающих предметов.
В последующие дни я опередил Витю и Юру по количеству и разнообразию выловленных рыбешек и, удовлетворив до некоторой степени свою рыболовную страсть, стал мечтать о более солидной добыче.
— Говорят, осенью на самодур здесь ловится ставридка, попадаются даже катраны, а сейчас — не сезон,— объяснили мне мои новые знакомые.
— Давайте попытаем счастья, на речках — предложил я.
Предложение одобрили не только мои молодые друзья, но и Семен Наумыч — завхоз дома отдыха, здешний старожил и, стало быть, авторитетный в наших глазах человек.
— Вы берите лодку да отправляйтесь завтра пораньше на Пша-ду,— посоветовал он.— До устья этой речки — километров пять, так что к обеду обернетесь. Пожалуй, и я с вами проедусь, дельце одно есть.
Так была организована первая экспедиция — к устью Пшады на лодке.
ПРИВЕРЕДЛИВЫЕ РЫБЫ
Снятый с крючка, но еще живой кузнечик шлепнулся на зеркальную поверхность воды и стал медленно погружаться в голубовато-зеленую таинственную глубину. Было видно, как крупные длинные рыбы метнулись в стороны, исчезли ненадолго, а потом снова появились у самой поверхности, описывая причудливые петли.
Одна из рыб скользнула совсем рядом с кузнечиком, но не обратила на него никакого внимания. Осторожным движением я стряхнул в воду небольшую зеленую гусеницу, ползавшую рядом на ивовом листе, но и она не возбудила аппетита у привередливых рыб, упорно отказывавшихся также и от хлебного мякиша, и от червей.
Рыб было много. Они держались двумя-тремя стайками, быстро и бесшумно, как тени, мелькая у поверхности воды, освещенной ярким июньским солнцем. Голавли… И какие крупные! Однако, приглядевшись внимательнее, я понял, что ошибся. У рыб, правда, были толстые спины и головы, но сами они казались уже и длиннее голавлей и намного превосходили их в быстроте и подвижности.
Чем же их соблазнить?
Пролежав не шевелясь более часа на развилине толстой, раскидистой ивы, склонившейся к воде, я с досадой и огорчением спустился на землю, разминая затекшие плечи и шею, и отправился разыскивать своих товарищей, оставшихся у устья Пшады.
— Да ведь это были лобаны,— сказал мне Семен Наумыч.— Рыба очень красивая. Одна из разновидностей кефали.
Не хотелось мне возвращаться с пустыми руками, но делать было нечего. Витя и Юра уже погрузили в лодку свою добычу — пару небольших сазанов, выловленных ими у кромки камышей,— и мы тронулись в обратный путь, для чего пришлось предварительно перетаскивать лодку через галечную насыпь, отделявшую Пшаду от моря.
— Лобаны зашли в речку до того, как штормом нагромоздило галечную насыпь,— пояснил Семен Наумыч.— Вода через эту насыпь проходит, как через сито, а рыбы выбраться не могут.
— А чем же они питаются в реке?
— Кажется, совсем не питаются, хотя точно сказать не могу. Говорят, что они погибают, если долго не открывается выход в адоре. Вот потому-то вы и не смогли поймать их на удочку.
— А вам приходилось ловить кефаль или лобанов? — поинтересовался я.
— Ловил как-то около Батуми в октябре. Не очень, правда, успешно, но две-три, а то и четыре штуки, граммов по шестьсот вылавливал.
— Расскажите, как вы ловили — попросил Юрка.
— Ловил на длинную поплавочную удочку на глубинах до восьми-десяти метров, а спуск делал метра на два. Сидишь, бывало, не шевелясь и ждешь с полчаса, иногда и больше, пока стайка не появится. А подойдет, видишь, как они вокруг насадки собираются, смотрят на червя, ни одна схватить не решается. Потом, словно по команде, все бросаются, В этот момент и делаешь подсечку. Одну рыбу поймал — меняй место: больше здесь не клюнет.
ПОХОД ЗА ФОРЕЛЯМИ
Ранним утром наше трио двинулось на основательную разведку Пшады. Приятно шагать по легкому холодку в компании хороших товарищей!
Вот мы уже дошли до устья речки. Отдохнули, подзакусили, погрелись на солнышке, полюбовались отражением ив в голубовато-зеленой, как малахит, воде и продолжили наш путь по незнакомым местам. Стало совсем жарко. Юра, бодро насвистывая, шагал впереди вдоль левого берега. Мы с Витей внимательно всматривались в воду и прислушивались к щебетанию многочисленного птичьего населения.
На протяжении двух-трех километров Пшада имела все тот же вид небольшой равнинной речки. Невысокие берега ее густо заросли кустами и группами больших деревьев. Перешли по деревянному мосту на левый берег. Речка сузилась, стала мельче, течение ее убыстрилось. Все чаще тихие плесы сменялись каменистыми осыпями и перекатами, через которые с шумом и плеском бежала вода.
На плесах я замечал стайки небольших голавлей и еще каких-то рыб, похожих на подъязков или плотву. А на перекатах, по утверждению Юры, попадались мелкие усачи. Витя готов был начать ловлю, но я во что бы то ни стало хотел разыскать форелей.
Идти стало трудно. Приходилось часто перебираться с берега на берег через быстрые каменистые перекаты, прыгать с камня на камень. Тропинки исчезли, поэтому мы предпочитали брести по воде на неглубоких местах, лишь бы поменьше продираться через густой кустарник. Но посветлевшая вода постепенно стала настолько холодной, что пришлось опять выбраться на сушу.
После одного из очередных коротких отдыхов мы с изумлением увидели, что речка исчезла: она разбилась на ряд бочагов. Вода переливалась через край одного бочага и шумными потоками ска* тывалась к следующему, пенясь и прыгая среди камней. Узкая речная долина приобрела вид ущелья с довольно крутыми склонами, поросшими лесом.
Все основательно устали, да и солнце уже было низковато. Пора было подумать о разбивке лагеря для ночлега. Неподалеку от широкого бочага, на маленькой полянке среди леса, мы, наконец, с облегчением сбросили с плеч надоевшие рюкзаки. Предвечерняя тишина, нарушаемая лишь журчанием воды да попискиванием каких-то пичуг, манила к отдыху. Но разве можно было отдыхать, не обследовав с удочкой незнакомые места! Мы уже заметили, что в бочагах много какцх-то мелких рыбок, а мне показалось, что в большом бочаге даже мелькнули какие-то рыбы покрупнее.
Юра с Витей ушли куда-то вверх, а я повернул вправо, к приглянувшемуся мне бочагу. Косые лучи солнца освещали почти всю его поверхность, слегка тронутую мелкой рябью. Я осторожно подошел к берегу. В ширину этот красивый водоем, окруженный с трех сторон густой стеной кустов и деревьев, имел не более пятнадцати метров, а в длину — метров двадцать. Как я ни присматривался, мне не удалось обнаружить ничего, кроме мелких рыбешек и массы мальков.
Вспомнив свое знакомство с лобанами, я применил тот же прием — взобрался на дерево, наклонившееся над водой, и затаился среди листвы. Сверху сквозь толщу прозрачной воды виднелось песчаное дно водоема, усеянное крупными камнями, затонувшими сучками и ветками. От ряби на поверхности бесчисленные световые зайчики скользили и трепетали на дне, и это движение и мерцание оживляли картину: казалось, что дно слегка шевелится и дышит.
Но вот откуда-то появляется стайка небольших изящных рыбок, в которых я сразу же узнаю форелей. Через две-три минуты отрываю взгляд от этой стайки, чтобы оглядеть весь водоем. Что это? По всей площади маленького озерка появились еще несколько стаек форели.
А вот показалось и несколько крупных рыб, которые вначале осторожно держатся в глубине, у больших подводных камней, потом смелеют, начинают разгуливать вдоль берегов. Увлекшись наблюдениями, я неосторожно шевельнулся, дрогнула и моя тень на воде. Рыбы мгновенно исчезли. Водоем опустел. Даже мелочь нырнула в какие-то тайные убежища. Если бы минуту назад я не видел обитателей бочага, ни за что бы не поверил, что здесь есть крупная рыба.
Забросив обе свои поплавочные удочки, наживленные червями так, что насадка на одной находилась на полметра, а на другой — метра на два от поверхности, я спрятался за кустом и стал лихорадочно перебирать в памяти все известные мне способы ловли форелей. Размышления мои были прерваны появлением пожилого человека с пучком ореховых прутьев на плече.
Поздоровавшись, он уселся рядом. Осмотрев мои удочки, незнакомец одобрительно прищелкнул языком: ему, видимо, понравились составные бамбуковые удилища, тонкие лески и остро отточенные небольшие крючки. На поплавки же он даже не посмотрел, хотя я считал, что мои хорошо отбалансированные и чувствительные поплавки заслуживают внимания.
Незнакомец посоветовал мне ловить со дна на кусочек рыбки и начинать ловлю лишь в сумерки, на самом Глубоком месте бочага.
Пожелав старику благополучного пути, я с благодарностью принял его советы. Но почему нужно ловить со дна и не на целую живую рыбку, а только на кусочек?
Привязав к ореховому прутику небольшой кусок лески с самым маленьким крючком, я быстро наловил в соседнем неглубоком бочаге с полдесятка селявок — небольших серых, как пескари, рыбок. Разрезав одну из них на три части, я наживил обе свои удочки и забросил их немного правее большого камня, неясно видневшегося в глубине.
Дополнительных грузиков я не подвязывал, а ограничился лишь тем, что сдвинул поплавки почти к самым кончикам удилищ. Спуск оказался свыше пяти метров. Убедившись, что насадка опустилась на дно, я воткнул комли удилищ в песок, подложил камешки, чтобы сни не свалились в воду, и присел рядом.
Быстро наступал вечер. Вода, вливавшаяся в бочаг и вытекавшая из него, плескалась и шумела громче и звонче, чем днем. Казалось, она стремилась, заглушить все другие звуки. Тень от левого склона ущелья вытянулась и покрыла собою весь водоем. Тотчас же потемнело. Со стороны нашего лагеря послышались голоса.
— Кацо! — шутливо кричал Юрка.— Помоги уху варить!
Но я не мог ответить, боясь вспугнуть осторожных рыб. Напряженно всматриваясь в лежащие на потемневшей воде поплавки, я старался не шевелиться, не хрустеть песком… Кажется, правый поплавок слегка заскользил по воде. Так и есть! Мгновенно хватаю удилище и подаю его вперед. Чувствую, как быстро натягивается провисавшая до этого леса.
Рука непроизвольно делает подсечку кверху и встречает тугое сопротивление. Какие-то доли секунды впечатление, как от зацепа, но тут же следует ряд резких толчков, удилище сгибается, а рука старается смягчить неожиданные броски сильной и резвой рыбы. «Только бы не бросилась влево, в камни!»— проносится у меня в голове.
Но рыба бросается вправо, а это еще хуже: там лежит свалившееся в воду дерево. Приходится сожалеть, что леска чересчур тонка. Все же мне удается удержать рыбу и не дать ей запутать леску в ветвях затопленного дерева. Теперь она бросается влево, а я стараюсь повернуть ее вправо.
Рывок следует за рывком, но постепенно они слабеют, и я уже без особого напряжения пресекаю все попытки рыбы нырнуть в камни или под дерево. Выбрасываю вторую удочку на берег, чтобы не мешала. Рыба вдруг выпрыгивает из воды, и я с изумлением вижу, что она значительно меньше, чем показалось мне вначале.
Тогда я начинаю действовать более решительно. И вот, наконец, первая моя форель на берегу, в моих руках. Хороша! Весит эта серебристо-серая красавица граммов семьсот, а я уж было подумал, что зацепил рыбину никак не меньше чем на полтора килограмма! Рот у нее широкий, хищный, челюсти густо усеяны мелкими, но острыми зубами. Бока пестря! черными и красными точками. Хвост мощный, с большим плавником.
Любоваться долго некогда. Сажаю добычу на кукан и прочно привязываю к ветке, Быстро забрасываю сбои удбчки. Дрожь в руках постепенно проходит. Опять тихо все кругом, лишь звонко поют неугомонные потоки выше и ниже бочага. Быстро темнеет. Поплавков почти не видно. Одну удочку я держу в руке и машинально шепчу: «Ну клюнь же еще… хоть один разик!»
Проходит еще минут пять. Второе мое удилище вдруг соскакивает с камня и сваливается концом в воду. Хватаю его и чувствую такие же энергичные рывки, как и при первой поклевке. Эта форель сопротивлялась не менее упорно и столь же шумно. Она не раз выпрыгивала из воды и ухитрилась у берега сойти с крючка, но я успел ее подхватить и выбросить на песок. Весом и длиной рыба не отличалась от первой»
Возбужденный и взволнованный удачей, я нетерпеливо ждал третьей поклевки, но так и не дождался. Старик был прав, говоря, что форель клюет только вечером и рано утром. Как видно, он знал толк в этом деле.
Ьитя с Юрой не раз уже меня звали ужинать и, видимо, не на шутку тревожились, не получая ответа. Теперь я отозвался и вскоре вышел на свет костра, оставив свои удочки и добычу на месте.
— Ну, где же твои форели? Витя вон парочку поймал,— встретил меня Юра, показывая пару форелек граммов по двести весбм.
— Парочку и я поймал, только чуть покрупнее,— скромничал я.
— А видел 6 бочаге десятка полтора йодходящих рыб.
Как оказалось, Витя с Юрой наловили столько селяврк, небольших голавликов и еще каких-то рыбок, что их б избытком хватило на «двойную» уху.
За чаем я рассказал о новом способе ловли форелей, и мои партнеры заявили, что на рассвете тоже попробуют счастья. На этом разговор прервался, так как мы буквально валились с ног от усталости и избытка впечатлений этого длинного и наполненного событиями дня.
Вряд ли удалось бы мне проснуться на рассвете, если бы Юра не стащил с меня во сне одеяло. А ночь была довольно свежая. Я замерз — и проснулся. Небо с правой стороны было уже совсем светлое, но в нашем ущелье еще гнездились густые сумерки. Попытка разбудить товарищей оказалась безуспешной: Юра только мычал и натягивал на голову одеяло, а Витя, пробормотав, что еще чуть-чуть полежит, снова крепко уснул.
Поеживаясь от утреннего холодка и падавших на меня с кустов крупных капель росы, я добрался до сббёго бочага, сменил насадку, забросил удочки и, пбзевывая, стал наблюдать, как день вытесняет ночь. Слева от, меня вершину склойа осветили первые лучи солнца, там послышались птичьи голоса. А здесь, внизу, все еще утопало в серой тени, вода блестела тускло и казалась непроницаемой.
Поклевка была неожиданна и застала меня врасплох. Удилище шлепнулось в воду и устремилось прочь от берега. Я схватил его и почувствовал, что рыба не крупная. Через пару минут полукилограммовая форель извивалась у меня в руках. Еще через десять минут я вытащил точно такую же вторую. Третья сошла сразу после подсечки, так что я не смог определить, была ли она крупнее или мельче своих сестер.
Прошло еще немного времени, и стало совсем светло. Вот засверкал в солнечных лучах левый край водоема, и по песчаной осыпи вдоль берега бойко забегали две трясогузки, охотясь за какими-то насекомыми. Наконец солнышко добралось и до меня и обласкало пока еще не жгучими лучами. Я с удовольствием растянулся на чуть влажноватом песке. Ловля была окончена.
Мы провели на Пшаде еще несколько часов. Витя и Юра, проснувшись, принялись наверстывать упущенное время. Они наловили немало мелочи, но ни одной форели не поймали, хотя обошли несколько бочагов и пустили в ход и мои «везучие» удочки.
Я тем временем приготовил из пары форелей деликатесное блюдо: влив в котелок немного воды, положил рыбу, закрыл плотно крышкой и подвесил над слабым огнем. Как чудесно она «дошла» на пару и с каким аппетитом мы опустошили котелок! Замечу кстати, что оставшуюся пару форелей приготовил по всем правилам повар в доме отдыха, но, по заявлению Юры, это было «совсем не то».
Добрались мы до дома отдыха очень удачно: перевалив напрямик через лесистый гребень, за час дошли до шоссе, откуда попутный грузовик бьштро домчал нас до Бэты.
Так закончилась наша первая разведка, положившая начало ряду не менее интересных походов. Поймать много рыбы нам ни разу не удавалось, но мы об этом нисколько и не жалели.