Я возвращался с рыбалки попутным грузовиком. По дороге наша машина нагнала еще двух рыболовов, шофер затормозил, и оба они забрались в кузов. Между нами завязалась оживленная беседа, и вскоре я уже знал, что плотного и коренастого, одетого в военную выцветшую гимнастерку, зовут Власом Власычем, что он бывший майор, а теперь пенсионер. Второй попутчик, высокий и худощавый, был его зятем и назвался просто Андреем которому требуется фанера водостойкая. Влас Власыч оказался на редкость веселым и разговорчивым.
Расставаясь, мы договорились о совместной рыбалке. Спустя несколько дней я заглянул на Прикарпатскую улицу, где жил Влас Власыч. Он встретил меня целым оркестром самодельных колокольчиков, которые он искусно смастерил из охотничьих гильз. Колокольчики звенели пронзительно, на разные тона, а Влас Власыч, не переставая потряхивать ими,, расхаживал по комнате и торжествующе поглядывал на меня.
— Ну как, Ваня, хороши? Я, брат, любому рыболову по этой части нос утру! Мои бубенцы за три километра услышишь,— по-детски радовался он и, вдруг посерьезнев, тихо добавил: — Ты не удивляйся, милый, ведь я почти ничего не вижу.
Только тут впервые я обратил внимание на его глаза: они были неподвижны, как у человека, пристально вглядывающегося в одну точку. Темнота в кузове машины тогда, при первой встрече, помешала мне заметить, что Влас Власыч был почти слепым.
— Война?..
— Война, Ваня…
Теперь привык, а поначалу… Вспоминать тяжко! Как жить? Что делать в жизни? Ну да вот справился. И к любимому делу —рыбалке — вернуться смог. На ощупь могу и снасть распутать, и поплавок сделать, и удочку оснастить. Не могу только выползков собирать да грузила отливать по форме— Аня, жена моя, помогает, а сейчас — Андрей…
В один из погожих, безветренных дней мы втроем—Влае Власыч, Андрей и я — рыбачили на Днестре. Днем поклевки были вялые, нам попадался только мелкий синец, но все же к вечеру мы наловили на уху. Поужинав у жаркого, веселого костра, мы расположились на ночлег.
Смолкли птицы в прибрежных кустах. Изредка с реки доносились одиночные всплески рыб. Мы задремали. Среди ночи нас разбудил крик Власа Власыча.
— Ваня, Андрей! Принимайте сома! Да и меня тащите, пока совсем не завяз!
Мы вскочили и бросились к воде, освещая себе путь фонариками. ТЪ, что мы увидели, заставило нас онеметь от удивления. Влас Власыч стоял по пояс в воде, держа громадного, почти пудового, сома. И рыба, лениво шевелившая усами, и тяжело, всей грудью, дышавший рыболов отдыхали после недавней борьбы.
— Да что же вы стоите, ребята?! Потом насмотритесь,— взмолился Влас Власыч.
— Я уже по колени в тине увяз, с места сдвинуться не могу…
Мы вышли из оцепенения. Андрей прыгнул в воду, дотянулся до сома и, взяв его за жабры, отнес к нашему лагерю. А затем, уже вдвоем, мы помогли выбраться на берег и Власу Власычу,
Возбужденный только что пережитой схваткой с ночным хищником Влас Власыч разулся и, выливая из сапог воду, рассказывал:
— Вот здоровяга! А? Сухой нитки на мне не оставил. Ведь я ни сачком, ни багориком действовать не могу: я и днем-то рыбы в воде не увижу, не то что ночью…
Водил я его, водил, пока он не устал, подтянул к себе, ухватил за жабры, а он ка-ак мотнет меня, уставший-то! Ну, я и шлепнулся в эту купель. Насилу встал, а все ж не выпустил добычи… Спасибо, что помогли, мне бы самому с таким грузом на берег не выбраться: чуть ногой ступишь, а она вязнет по колено…
Я раздул еще тлевшие угли, подбросил свежих сучьев — костер запылал. Влас Власыч разделся, развесил мокрую одежду для просушки, а сам завернулся в плащ-палатку.
— Ну и спали же мы! — сказал Андрей.— Даже колокольчиков не слышали.
— Да и не могли услышать,— отозвался Влас Власыч.— Мне не спалось — дай, думаю, проверю донки.
Одну ощупал: в порядке. Взялся за другую, а удилище — пополам, сом сломал его, и колокольчик в воду упал — как тут услышишь? Хорошо, что леса к основанию удилища была привязана, а то бы поминай, как звали…
Он нащупал на земле снасть, перебрал леску и, добравшись до крючка, стал насаживать выползка. Я следил за его ловкими, точными движениями и думал: как часто мы любуемся мастерством рыболова-спортсмена, вываживающего на спиннинг четырехсотграммового окуня, рыболова, вооруженного отличной снастью, изящным багориком или подсачком, способным вместить кашалота!..
А тут — слепой человек, ночью, увязший в илистом дне, по пояс в воде, один на один с этим громадным, скользким сомом. Разве это не подвиг? Такой же подвиг, как и вся жизнь этого воина, сумевшего преодолеть тяжесть своего недуга и вернуться к занятию любимым спортом!